There's a thunder in our hearts, baby

[auntshoe]

"There's a thunder in our hearts, baby", винцест, пг-13, бред-бред, ангст, романс, кода к 5.04


Знаешь, в этом мире, кажется, совсем не осталось солнца. Может, потому в здешнем саду розы мертвенно красивы и сухи, а он – тот, кто занял место в твоем теле по твоему согласию – касается их лепестков едва-едва. Боится, что розы рассыплются в прах от одного прикосновения, от одного неровного вздоха, слишком громкого в тишине заброшенного сада...
…в тишине заброшенного мира. Вдалеке смолкли автоматные очереди, вдалеке почти не осталось людей. Подумать только, что мы замешаны в гребанном апокалипсисе. Что ты начал гребанный апокалипсис. Если бы я мог выбирать, я бы выбрал не 2014-й. Я бы хотел оказаться рядом с тобой в тот момент, когда ты говоришь «да». Я бы хотел посмотреть тебе в глаза. Я бы хотел посмотреть тебе в глаза. Я бы хотел спросить, почему ты это делаешь. Я бы хотел заткнуть тебе рот до того, как ты скажешь «да». Но не знаю, смог бы. Ведь я давно забыл твой вкус и твое прикосновение и не знаю, вспомню ли в нужный момент, как нужно тебя целовать.
Трэшевый мир – кадры словно вырезаны из дорогих фильмов про конец света – застывает, когда я ступаю на землю сада высохших роз и высохших слов. Я устало повторяю в сотый раз – убей меня, убей меня, убей меня. Ему все равно, да и мне тоже – потому что я никогда не слышу, что он говорит. Отвечаю, но не слышу. Не слышу. Я смотрю, как шевелятся твои губы, я улавливаю привычные интонации твоего голоса, я уже даже не против, чтобы он коснулся моего плеча. Я знаю – тепло твоей руки будет как всегда обжигающим и до боли нужным.
Наверное, однажды я скажу ему – прикоснись ко мне. И я знаю, что он не откажет.
Здесь все слова наполнены пустотой и пафосом. Я хочу обратно к тебе. Я хочу вернуться в тот момент, когда ты звонишь мне, сказать – приезжай уже, придурок. Я хочу вернуться в тот момент, когда ты вынимаешь из Импалы свою сумку и уходишь – остановить тебя. Я хочу вернуться в тот момент, когда ты обнимаешь меня – я вернулся из долбанного ада, но я вытерпел бы это все еще раз, лишь бы снова почувствовать тепло твоих рук – и никогда не отпускать тебя, и пошли все демоны и ангелы к чертовой матери. Я хотел бы вернуться в тот момент, когда ты бежишь ко мне навстречу, и ночь вокруг – чернила. Вернуться и остановить нож до того, как его воткнут тебе в спину. Я хочу вернуться в тот момент, когда ты выходишь за дверь и уезжаешь на четыре года. Я хочу…
Дурацкий пижонский костюм ужасно идет тебе. Обтягивает широкие плечи, пиджак сужается, подчеркивая узкие бедра. Даже белый ботинок выглядит уместно и чертовски хорошо на шее Дина-из-будущего. Ты все говоришь, а я, как завороженный, смотрю на твои губы и думаю, где ты. Может, однажды я узнаю, куда уходит человек, когда его тело занимает ангел. Если я вернусь назад, я обязательно спрошу тебя – Сэмми, а ты смог бы сказать Люциферу «да»? Я вернусь. Я вернусь и все исправлю, хоть то-что-между-нами и кажется уже непоправимым. Где-то была-будет развилка. Где-то я испортил все к черту, где-то ты начал проваливаться в болото, в долбанную трясину, а я упустил это, как последний идиот
Иногда мне кажется, что уровень моей необходимости падает, то есть – я не нужен тебе. Я – помеха на твоем пути к нормальной жизни/свободе/силе. Я – разрушенный дом на твоей улице.
А потом… потом ты возвращаешься ко мне из другого штата, наплевав на поиски отца и какую-то девушку, потом ты находишь меня в заброшенном доме - и когда ты развязываешь мне руки, я чувствую твое дыхание на своей коже. Потом ты звонишь мне – и все это какая-то хрень, долбанная ирония судьбы, блин, что ты связан с Несущим Свет, а я – с архангелом.
Давай не будем говорить «да» вместе?
Каждый раз я просыпаюсь, когда он говорит: «Все равно в конце концов мы окажемся здесь». Каждую ночь я вижу заброшенный сад, человека – существо – в белом. Я просыпаюсь и слышу твое дыхание в тишине мотельного номера. Я протягиваю руку и засыпаю снова, не убирая ладонь с твоей груди, чувствуя мерное биение твоего сердца. Я думаю – как хорошо, что я здесь, а не там.